Антон Долин
Поучайте ваших паучат
Завтра премьера "Паука" Дэвида Кроненберга
Через пару дней после российской премьеры «Паука» его автору, выдающемуся канадскому режиссеру Дэвиду Кроненбергу, стукнет шестьдесят. Выход в нашей стране фильма, который Кроненберг называет самым личным в своей карьере, добавляя флоберовское «Паук – это я», станет скромным, но заслуженным подарком режиссеру: до сих пор в российский прокат, да и то ограниченный, выходил лишь один фильм мастера – «Автокатастрофа».
В Каннах-2002 с «Пауком» Дэвида Кроненберга вышло подобие интриги: одни были склонны освистать фильм, другие ему страстно аплодировали, но всех интересовало, как его оценит президент жюри Дэвид Линч. Во-первых, у Линча с Кроненбергом общее не только имена, но и внимание к пограничным и спрятанным сторонам бытия, к ирреальному. Во-вторых, будучи президентом каннского жюри в 1999 году, Кроненберг не дал ничего «Простой истории» Линча. Что ж, тот вернул комплимент, и «Паук» остался фильмом-аутсайдером; так никаких наград, кроме чего-то невнятно-утешительного на фестивале в родном Торонто, и не получил.
На самом деле есть за что критиковать «Паука». Прежде всего вызывает сомнения литературная основа фильма – одноименный триллер Патрика Макграта, вполне банальная и претенциозная история, плоский сюжет с единственной неправдоподобной ловушкой. Однако Кроненберг никогда не отличался точностью в интерпретации – тем и был ценен. Недаром римейк старого ужастика «Муха» в его исполнении стал глубокой и пугающей притчей, недаром «Мертвая зона» Стивена Кинга превратилась из рассказа о пророке в историю маньяка, недаром самые противоречивые и скандальные книги второй половины века – «Голый завтрак» Берроуза и «Автокатастрофа» Балларда - были перенесены на экран именно Кроненбергом. В «Пауке» потаенного канадца тронуло что-то неизъяснимое. Психопатического героя Рэйфа Файнса он рисовал с самого себя.
Кроненберг любит насекомых – от фантастических смертоносных червяков в его дебютных «Паразитах-убийцах», через жуков, превращавшихся в пишущие машинки в «Голом завтраке», к «Мухе» и «М. Баттерфляй». В «Пауке» впервые нет насекомых на экране – максимум зримый образ паутины, которую плетет из веревок главный герой по прозвищу «Паук» и которая возрождается в контурах разбитого стекла. Насекомость как качество человека, теряющего все человеческое, уменьшающегося в размерах – давний предмет исследования режиссера, доведенный до логического предела в «Пауке». Сыгранный Рэйфом Файнсом сумасшедший, выпущенный из лечебницы в пансионат, где ему и приходится провести расследование убийства собственной матери, - не замеченный критикой пик карьеры актера. Файнс отважился вместо привычного красавца-хлыща стать невнятным существом, чья речь нечленораздельна, как и записки в тщательно оберегаемом от посторонних глаз дневнике (в романе Макграта Паук был рассказчиком, что в варианте Кроненберга кажется попросту невозможным). Паук Файнса носит несколько рубашек, одна на другую. «Чем больше одежды, тем меньше человека», - резонно отмечает другой обитатель пансионата, Терренс (редкостно убедительный персонаж в исполнении ветерана Джона Невилла).
Безусловно, Паук – художник, произведения которого понятны и известны ему одному (и правда, автопортрет Кроненберга). Сводя воедино автора «Превращения» Кафку, самого себя и Паука, режиссер объяснял, что просил во время съемок Рэйфа Файнса вести себя, «как еврей в Праге». В первых кадрах фильма по перрону с только что прибывшего поезда идут люди – обычные, современные, каких на экране мы больше не увидим. Камера безразлично и неторопливо скользит вдоль платформы под музыку постоянного соавтора Кроненберга Ховарда Шора, чтобы остановиться на замедленном чудике, который будто во сне выходит из вагона, прямиком в реальный мир, покинутый им так давно. Но мир оказывается реальным только на первый взгляд: на улицах пусто, и единственные прохожие – люди из воспоминаний Паука. В первую очередь, его родители.
Сыгравшие папу и маму Паука карикатурные Гэбриел Бирн и Миранда Ричардсон (ее работа в картине заслуживает не просто уважения, а чего-то большего – она исполнила три различные роли, в которых абсолютно не похожа сама на себя) лишь подчеркивают невозможность и абстрактность сновидческой действительности, в которой существует лишь один персонаж – сам Паук. Заявленный в фильме жанр – фрейдистский детектив – не оправдывается к финалу; оказывается, любовь к матери и ревность к отцу были для героя лишь самооправданием, мешавшим ему увидеть реального виновника преступления. Паук, при всей жутковатости вызывающий симпатию зрителя, в результате оказывается перед зеркалом – не столь уж кривым, как кажется поначалу. Необходимая во вселенной Фрейда поучительная, моралистичная составляющая сначала ушла на второй план, а потом и вовсе исчезла. Никакой дидактики, сплошной анализ.
Получается, что самое глубокое проникновение в самого себя, самую отважную деконструкцию творческого процесса Кроненберг произвел именно в этом подчеркнуто скромном и герметичном фильме. Присутствовать при этом процессе временами смешно, временами страшно, но неизменно увлекательно – какой бы раздражающе-неторопливой ни казалась художественная ткань картины. Вообще-то во всем этом ничего сложного нет. Режиссер, уже побывавший мухой, захотел стать ненадолго пауком и попался в собственные сети. По неопытности или намеренно. Кафка все же был прав: в человеке и насекомом немало общего.
Антон Долин Поучайте ваших паучат Завтра премьера "Паука" Дэвида Кроненберга Через пару дней после российской премьеры «Паука» его автору, выдающемуся канадскому режиссеру Дэвиду Кроненбергу, стукнет шестьдесят. Выход в нашей стране фильма, который Кроненберг называет самым личным в своей карьере, добавляя флоберовское «Паук – это я», станет скромным, но заслуженным подарком режиссеру: до сих пор в российский прокат, да и то ограниченный, выходил лишь один фильм мастера – «Автокатастрофа». В Каннах-2002 с «Пауком» Дэвида Кроненберга вышло подобие интриги: одни были склонны освистать фильм, другие ему страстно аплодировали, но всех интересовало, как его оценит президент жюри Дэвид Линч. Во-первых, у Линча с Кроненбергом общее не только имена, но и внимание к пограничным и спрятанным сторонам бытия, к ирреальному. Во-вторых, будучи президентом каннского жюри в 1999 году, Кроненберг не дал ничего «Простой истории» Линча. Что ж, тот вернул комплимент, и «Паук» остался фильмом-аутсайдером; так никаких наград, кроме чего-то невнятно-утешительного на фестивале в родном Торонто, и не получил. На самом деле есть за что критиковать «Паука». Прежде всего вызывает сомнения литературная основа фильма – одноименный триллер Патрика Макграта, вполне банальная и претенциозная история, плоский сюжет с единственной неправдоподобной ловушкой. Однако Кроненберг никогда не отличался точностью в интерпретации – тем и был ценен. Недаром римейк старого ужастика «Муха» в его исполнении стал глубокой и пугающей притчей, недаром «Мертвая зона» Стивена Кинга превратилась из рассказа о пророке в историю маньяка, недаром самые противоречивые и скандальные книги второй половины века – «Голый завтрак» Берроуза и «Автокатастрофа» Балларда - были перенесены на экран именно Кроненбергом. В «Пауке» потаенного канадца тронуло что-то неизъяснимое. Психопатического героя Рэйфа Файнса он рисовал с самого себя. Кроненберг любит насекомых – от фантастических смертоносных червяков в его дебютных «Паразитах-убийцах», через жуков, превращавшихся в пишущие машинки в «Голом завтраке», к «Мухе» и «М. Баттерфляй». В «Пауке» впервые нет насекомых на экране – максимум зримый образ паутины, которую плетет из веревок главный герой по прозвищу «Паук» и которая возрождается в контурах разбитого стекла. Насекомость как качество человека, теряющего все человеческое, уменьшающегося в размерах – давний предмет исследования режиссера, доведенный до логического предела в «Пауке». Сыгранный Рэйфом Файнсом сумасшедший, выпущенный из лечебницы в пансионат, где ему и приходится провести расследование убийства собственной матери, - не замеченный критикой пик карьеры актера. Файнс отважился вместо привычного красавца-хлыща стать невнятным существом, чья речь нечленораздельна, как и записки в тщательно оберегаемом от посторонних глаз дневнике (в романе Макграта Паук был рассказчиком, что в варианте Кроненберга кажется попросту невозможным). Паук Файнса носит несколько рубашек, одна на другую. «Чем больше одежды, тем меньше человека», - резонно отмечает другой обитатель пансионата, Терренс (редкостно убедительный персонаж в исполнении ветерана Джона Невилла). Безусловно, Паук – художник, произведения которого понятны и известны ему одному (и правда, автопортрет Кроненберга). Сводя воедино автора «Превращения» Кафку, самого себя и Паука, режиссер объяснял, что просил во время съемок Рэйфа Файнса вести себя, «как еврей в Праге». В первых кадрах фильма по перрону с только что прибывшего поезда идут люди – обычные, современные, каких на экране мы больше не увидим. Камера безразлично и неторопливо скользит вдоль платформы под музыку постоянного соавтора Кроненберга Ховарда Шора, чтобы остановиться на замедленном чудике, который будто во сне выходит из вагона, прямиком в реальный мир, покинутый им так давно. Но мир оказывается реальным только на первый взгляд: на улицах пусто, и единственные прохожие – люди из воспоминаний Паука. В первую очередь, его родители. Сыгравшие папу и маму Паука карикатурные Гэбриел Бирн и Миранда Ричардсон (ее работа в картине заслуживает не просто уважения, а чего-то большего – она исполнила три различные роли, в которых абсолютно не похожа сама на себя) лишь подчеркивают невозможность и абстрактность сновидческой действительности, в которой существует лишь один персонаж – сам Паук. Заявленный в фильме жанр – фрейдистский детектив – не оправдывается к финалу; оказывается, любовь к матери и ревность к отцу были для героя лишь самооправданием, мешавшим ему увидеть реального виновника преступления. Паук, при всей жутковатости вызывающий симпатию зрителя, в результате оказывается перед зеркалом – не столь уж кривым, как кажется поначалу. Необходимая во вселенной Фрейда поучительная, моралистичная составляющая сначала ушла на второй план, а потом и вовсе исчезла. Никакой дидактики, сплошной анализ. Получается, что самое глубокое проникновение в самого себя, самую отважную деконструкцию творческого процесса Кроненберг произвел именно в этом подчеркнуто скромном и герметичном фильме. Присутствовать при этом процессе временами смешно, временами страшно, но неизменно увлекательно – какой бы раздражающе-неторопливой ни казалась художественная ткань картины. Вообще-то во всем этом ничего сложного нет. Режиссер, уже побывавший мухой, захотел стать ненадолго пауком и попался в собственные сети. По неопытности или намеренно. Кафка все же был прав: в человеке и насекомом немало общего.